Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий… (1Кор. 13,1). Эти поразительные по своей глубине и поэтичности слова апостола Павла универсальны, но особенно применимы к церковному хору. Не стать «звенящей медью», имея «голос ангельский», важно вдвойне: неслучайно ведь в народе говорят, что «где голосок, там и бесок»… Красота голоса может помочь его обладателю послужить своим талантом Богу и людям, а может, напротив, – стать соблазном.

Регент хора саратовского храма во имя Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла Тамара Пенкина по опыту знает: голос для хориста – не цель, а средство.

Тамара Пенкина

На своем месте

На клирос я впервые попала в 15 лет, когда училась в Вольском музыкальном училище, – рассказывает Тамара. – Пошла из профессионального любопытства: товарищи поют – и мне тоже интересно. Наемный профессиональный певец всегда пел в церковных хорах, этот факт отмечался во всех источниках по музыкальной истории.

Я на тот момент была крещена, но с церковной жизнью совершенно не знакома.

Я на тот момент была крещена, но с церковной жизнью совершенно не знакома

Благовещенский храм был в нашем городе единственным, в него я и пошла, а уже через месяц встала за регентский пульт. Действующий регент на тот момент заболела, старшие дали мне в руки камертон и сказали – давай. С этого дня все и началось.

В Вольске тогда еще сохранялись традиции антифонного пения, были левый и правый хоры. Я была в левом хоре, где пели бабушки, там были совершенно незнакомые мне гласы, не те, которые потом встретились в Саратове.

В училище и – позже – в консерватории я училась как музыковед, но по натуре я исполнитель, мне нравится петь и всегда «манил» дирижерский пульт, поэтому в хоре я моментально закрепилась, быстро почувствовала себя на своем месте. Постепенно стала проявлять интерес к чтению, бабушки стали мне позволять читать сначала кусочек третьего часа, дальше – больше. Мне хотелось вникнуть в строение службы, чтобы служить не вслепую. Я сразу поняла, что регентство меня привлекает, для меня это до сих пор чудо – как один человек организует всю эту музыкальную массу, которая выдает такое масштабное звучание.

В Саратов я приехала поступать в консерваторию и сразу попала в Духосошественский храм. Увидела объявление, что в кафедральный собор требуются певчие. Я была наивной девочкой из деревни, которая не знала, что такое «кафедральный», – и слава Богу, потому что если б знала, что это означает «под руководством владыки», я бы, наверное, не решилась туда пойти.

Пришла: «Здравствуйте, а я вот петь могу». Огромная благодарность матушке Маргарите Догадиной, которая дала мне проявить себя и певцом, и регентом, поставила меня замещать ее на левом хоре – все меня вело по этому пути.

Пела я и регентовала во многих саратовских храмах, но везде была заместителем старшего регента, помощником и библиотекарем, переходила с места на место и нигде не могла себя окончательно найти. Может быть, потому, что была на вторых ролях, хотя созрела уже делать что-то свое. «Своим» для меня оказался Петропавловский храм, где я сейчас и служу.

О свободе творчества

В любой творческой деятельности есть свобода, в том числе и на клиросе. Да, у нас многое регламентировано, но темперамент и другие личностные характеристики регента будут сказываться на стиле исполнения.

Я думаю, что у каждого человека может быть свой приход, который подходит именно ему, и даже «свой» регент. Сейчас время ускоренное, и если человек вот с этим внутренним ускорением приходит в храм, где все исполняется протяженно, ему будет некомфортно. Может, человеку нужно смирить себя и замедлиться, и ему это будет на пользу, а может, стоит для начала поискать приход, где клиросное пение более подвижное, и это станет для него отправной точкой в его воцерковлении.

Литургическое время творит и клирос, и алтарь, и это время должно совпадать

У каждого хора свое звучание. Бывает, простые бабушки поют умилительнее, чем «звезды» с консерваторским образованием, которых все время тянет к концертной трактовке исполнения. Когда я только пришла, мне тоже хотелось все время петь что-то концертное, яркое, чтобы все было громко, чтобы были сочные, «сладкие» гармонии. И лишь недавно поняла, что «обиход» – это самые прекрасные в своей искренности и простоте песнопения.

У каждого настоятеля свой любимый распев «Херувимской»: кто-то любит сербский, кто-то просит спеть «Софрониевскую» Чеснокова – все люди разные. Главное, чтоб была общность, потому что бывает так, что регент с алтарем вступают в некое противодействие. Например, в алтаре нужно, чтобы звучало что-то молитвенное, «обиход», а у регента в это время душа просит «развернуться» во что-то концертное. В таком случае, понятно, ничего хорошего не выйдет.

У каждого служащего свой темп, не с каждым регентом настоятель может сработаться. Литургическое время творит и клирос, и алтарь, и это время должно совпадать.

Профессионалы и любители

Есть в нашем хоре и профессиональные вокалисты, и те, кто закончил в детстве несколько классов музыкальной школы. Некоторые приходят подрабатывать, но в основном все приходят за служением. В крайнем случае – за звучанием, за творческим выражением. Уровень у всех разный, но те, кто слабее, стараются подтягивать свой уровень. Душевность – это хорошо, но надо расти и профессионально.

Актуальность приобретают любительские хоры, люди хотят участвовать в богослужении не просто как прихожане, а как соучастники. Мне посчастливилось руководить одним из первых любительских хоров в Саратове. Приходят даже люди, которые нот не знают, с ними у нас есть своя система знаков, которая помогает петь без нот. Их учат основам нотной грамоты, вокалу, и постепенно они упущенное наверстывают – мотивация у пришедших от души, а не от профессии порой гораздо выше, чем у профессионалов, и результат не заставляет себя ждать.

Мотивация у пришедших от души, а не от профессии порой выше, чем у профессионалов

Церковные песнопения близки к народным, а народные песни у нас в подкорке. Даже у тех, кто поет в хоре впервые, просыпается генетика и подсказывает, как тот или иной отрывок спеть, так что церковное пение на самом деле – это не так уж и сложно.

Мы стараемся разнообразить свой репертуар – поем и авторские песнопения, и то, что передавалось устно из поколения в поколение, и заимствованные песнопения, как правило, византийские. Обязательно ищем что-то новое, благо отец Нектарий позволяет экспериментировать и дает свободу. Он может выразить свои пожелания, отметить, что вот это песнопение к молитве не располагает, тогда мы все вместе совещаемся и решаем, что это песнопение мы петь не будем.

Одной из точек роста стал знаменитый Богородичный гимн Нектария Эгинского. Сначала пели его в день тезоименитства настоятеля, теперь часто поем на Богородичных праздниках.

Еще одна тенденция – детские церковные хоры. Я слышала, как в нашем Никольском монастыре детки по воскресеньям поют раннюю литургию в 7 утра! А в 6 утра собираются на спевку.

Дети – вне конкуренции. Это ангелы. В Петропавловском храме у нас тоже есть детская группа при воскресной школе, формируется богослужебный хор, который уже пробует свои силы на литургиях.

Пение и молитва – как совместить?

Тамара Пенкина

Мое воцерковление прошло в Вольске. Отец Михаил Воробьев стал мне после смерти родителей духовным отцом, по-отечески помогал и вытаскивал меня из мрака моей тогдашней жизни. Он и сегодня остается для меня такой же значимой фигурой. Когда бываю в Вольске, захожу в его маленький Крестовоздвиженский приходик, и мы служим по маме панихиду.

В Саратове моя детская интуитивная вера получила интеллектуальное продолжение, стала более взрослой, хотя и сейчас взрослости мне по-прежнему не хватает, не хватает знаний. Это детское состояние я в себе рьяно охраняю, за многое не берусь, хотя и регент. У нас в хоре есть женщина, которая прошла катехизаторские курсы, у нее огромный багаж знаний, любую стихиру по полочкам разложит, от нее многому учусь.

Когда профессиональному певчему жить полноценной церковной жизнью – вопрос очень сложный. По крайней мере, для меня. Руководить хором и одновременно молиться, исповедоваться и причащаться – не получается. Приходится находить дополнительное время, чтобы забегать в храм помолиться, причем мне важно, чтобы это было внеслужебное время и в храме было тихо, иначе «ухо» отвлекает, я начинаю невольно включаться в работу – такая профессиональная деформация. Певчие, которые молятся во время песнопения, сразу словно «вываливаются» из коллектива, уходят в себя и перестают нормально звучать.

Надеюсь, что рано или поздно я приду к такой степени понимания, что смогу соединить работу и молитву. Наверное, этот то направление, в котором надо развиваться.

Во время Великого поста, например, совмещать легче: это удивительное время, когда у меня начинает получаться молиться во время пения. Правда, обычно это все заканчивается очень печально – я начинаю плакать и не могу регентовать. Певчие поют, а я стою и реву. Не раз у меня такое было. События, связанные с распятием и смертью Христа, резонируют со мной больше всего, и я эмоционально выкладываюсь так, что на пасхальную радость уже сил не остается. Хотя на Пасху задача певчих – просто выжить, потому что всю ночь петь – это очень тяжело.

Иногда выходом из ситуации для меня становится чтение на клиросе. В отличие от пения, чтение молитве не мешает, а помогает.

Для большинства певчих работа в хоре не основная, все работают с утра до вечера, а потом еще поют в храме. Иногда видно, что человек просто устал и отключается от процесса, его приходится «включать» или просто заботливо говорить: иди, поспи.

Лечение музыкой

Периодически во мне прорывается вокалист. Когда регентую, часто ловлю себя на желании просто встать и попеть. Поэтому я хожу на репетиции в ансамбль старинной музыки «Алиенор», который организовал выпускник консерватории Василий Васин, и просто пою. Василий Васин и Алексей Кремаренко оба поют в церковных хорах (Василий – в Петропавловском храме, Алексей – в архиерейском хоре Духовской церкви) и, как и я, по образованию музыковеды, а Алексей еще и композитор. Нас объединяет любовь к истории музыкального искусства.

Как музыковеду, мне также важна просветительская сторона моей деятельности.

Музыка – то, что нас вдохновляет, помогает радостно существовать

Почему в храме мы поем и 19-й, и 20-й, и 17-й, и 16-й век, и знаменное пение? Потому что люди должны знать, что это наша история, и что в храме в разные периоды звучание и стилистика были различными. И ансамбль «Алиенор» тоже несет в себе эту функцию.

Нам всего полтора года, но нас уже приглашают выступать в консерваторию, в музей Радищева. А началось все с древнерусского крюкового пения, когда мы попробовали исполнить древнерусскую литургию. Эта музыка – то, что нас вдохновляет, помогает нам радостно существовать.

Что в моей жизни еще есть, помимо пения? Надо сказать, что изначально я хотела быть врачом, но моя мама, которая была медсестрой, сказала, что врача из меня не получится. Я расстроилась, но была девочкой послушной, с мамой согласилась и ушла в музыку. Однако желание лечить людей жило во мне и не уходило. В итоге я немножко массажист, а с недавнего времени еще и студент факультета психологии Волгоградского госуниверситета, получаю второе высшее образование. Я стараюсь не останавливаться на достигнутом, придерживаюсь принципа «остановишься – замерзнешь». Есть мысли заниматься музыкальной публицистикой. Несмотря на свою любовь к вокалу, я не жалею, что выучилась на музыковеда. Музыковедение дает более глубокое понимание музыкальных структур, исторических контекстов.

Свое желание помогать людям через музыку реализую – пришла к выводу, что музыка тоже имеет лечебные свойства: ты и музыкант, и врач в одном лице.