Почему у Толи Орлова, соседа с первого этажа нашей старинной коммуналки на не менее старинной киевской улице Жилянской, была кличка Боцман, никто из нашей дворовой компании понятия не имел. Но все знали, что у Толи Боцмана старший брат сидит в тюрьме, а отец Степан пьет «по-черному», часто не доходя до своей квартиры в полуподвальном помещении. Он падал прямо на лестничной площадке, преграждая дорогу перепуганным соседкам, которые, охая, переступали через его грузное тело. Особенно страдала от этой картины Людмила Павловна, балерина театра оперы и балета, жившая на третьем этаже нашего дома. Она буквально перепархивала через храпевшего дядю Степана с выражением ужаса на лице, будто наблюдала сцену зверств в балете «Иван Грозный».
В хорошую погоду мы, мальчишки, обычно группировались у теннисного стола, когда дядя Степа, в яловых сапогах и военном кителе – во время войны он дошел до Берлина на танке Т-34, – пошатываясь, направлялся к парадному нашего дома. Толик Боцман, положив теннисную ракетку на стол, шёл на подмогу к своему отцу, подставляя ему свое худое плечо, вел его домой. А пьяный отец бормотал:
– Эх, Толян, сына, если б ты знал… Если б ты знал, как мы воевали…
И после паузы принимался напевать:
Проверь мотор и люк открой:
Пускай машина остывает.
Мы все перенесем с тобой –
Мы люди, а она стальная…
Квартира Орловых всегда была открыта, и к Толе всегда можно было войти без стука. Его бабушка, Мария Федоровна, всегда была дома, с неизменной иголкой в руках, в очках, сильно увеличивающих её васильковые глаза, и на вошедших ребят смотрела приветливо и ласково:
– А Толик еще спит. Идите будите его.
Мы любили и уважали Толяна за его смелый характер, умение разрешить любой дворовой конфликт
Мы любили и уважали Толяна за его смелый характер, умение разрешить любой дворовой конфликт. А еще жил в нашем дворе один больной парень, Арнольд. Его отец Борис Моисеевич торговал разливным лимонадом у гастронома на углу улиц Владимирской и Саксаганского. После игры в футбол мы часто бегали на перекресток с пятаками в руках и с наслаждением пили газировку с вишневым сиропом. А Арнольда дразнили, выкрикивая ему вслед, когда он, долговязый, появлялся во дворе в пижаме, с мусорным ведром:
– Нолик, Нолик, придурок-алкоголик!..
И покатывались от смеха, когда он перепуганно бежал обратно к подъезду.
Толя Боцман не одобрял такие развлечения:
– Не дразните его. Не видите, что ли, у человека крыша съехала…
Но дворовая компания не унималась. Особенно усердствовал Жорка Егоров, улюлюкая за спиной Нолика, когда тот, подхватив пижамные брюки, чтоб не спадали, мчался с мусорным ведром к спасительной парадной лестнице. Закончились эти развлечения трагически. Как-то Нолик выскочил из дома с кухонным ножом и полоснул Жорку по горлу. Благо, удар был несильным. Жорку забрала «скорая», а Нолика отвезли в павловскую психушку на Фрунзе,103. Вскоре его семья куда-то переехала, говорили, будто Борис Моисеевич купил домишко где-то в деревне под Киевом. С тех пор Нолика больше никто не видел, а у Жорки на всю жизнь осталась память о нем в виде тонкого шрама на горле.
Так мы и жили, взрослея. Толик Боцман учился в нашем классе школы № 44, учился плохо, часто пропуская уроки. Он стал пропадать со двора, подружившись с братвой с Еврейского базара, в обиходе именуемого «Евбазом». Этот район у железнодорожного вокзала считался наиболее авторитетным в блатном мире. Там промышляли карманники, всякого рода барышники и спекулянты. И Толик добывал там «копейку», как сам выражался, доставая из кармана пачку дорогих сигарет. А потом в нашем дворе появилось вино. Боцман доставал бутылку из-за пазухи и разливал всем желающим по граненым стаканам, стащенным из автоматов газировки.
Однажды в нашем классе произошло «ЧП» – у Лёни Варшавского, также нелюбимого мальчишками за его, как всем казалось, ехидство и бесконечные насмешки над всеми, пропало пальто. Лёня, как и Толик, был сиротой. Толина мама умерла от туберкулёза, а у Лёньки была одна бабушка: родители, бывшие узники немецкого концлагеря, умерли, когда Лёня пошел в первый класс. Пальто оказалось заброшенным кем-то из одноклассников за кирпичный забор школы, в проём между гаражами. Его нашёл Толик Боцман, а потом в туалете была разборка с Витькой Чубом, учинившим это гадкое дело. Толик Боцман поставил Витьке на память приличный фингал под глазом и предупредил:
– Так будет с каждым, кто тронет еще раз Варшавского.
Как-то весной Толик пришел ко мне в гости и полушепотом сообщил:
– Завтра Пасха. Пошпилим на ночную службу во Владимирский собор, я знаю, как обойти ментовский кордон, там, со стороны улицы Леонтовича есть подземный ход прямо в туалет на площади перед собором. Мне знакомый дворник его показал.
– А что мы там будем делать? – поинтересовался я.
– Как что? – удивился Толик. – Ведь Пасха. Христос воскрес!
– Ты, что, веришь в Бога? – удивился я в свою очередь.
– Ну, да, верю. Моя бабушка верит, и мама покойная верила. Перед смертью она говорила мне, что на Пасху все встречаются – и живые, и мёртвые. И Ленька Варшавский с нами пойдет. Он тоже хочет со своими родителями встретиться, хотя те и не христиане, а евреи, иудеи то бишь…
И я согласился. Мы пробрались в 12 ночи в собор, переполненный прихожанами. Молодежь и детей туда не впускали. К тому же на входе крутились дружинники с красными повязками на руках. Но у Толика, оказывается, был еще и знакомый диакон Василий, который провел нас в собор через пономарку.
И я на всю жизнь запомнил эту пасхальную ночь. Я смотрел, как крестится Толик Боцман, и как Лёшка Варшавский, глядя на своего защитника, повторяет за ним, накладывая на себя крестное знамение. В глазах Толика блестели слезы. И ощущение было такое, будто он действительно видит свою мать. А потом он сказал:
– Когда мы умрем, то встретимся со всеми умершими, и с мамой…
В глазах Толика блестели слезы. И ощущение было такое, будто он действительно видит свою мать
Мы перешли в 10-й класс, Толика Боцмана арестовали. За воровство его посадили на 3 года в колонию для несовершеннолетних. Вернулся он, когда бабушка его умерла, а отец-фронтовик ушел на пенсию. Перенеся инсульт, он перестал пить и целый день просиживал за столом во дворе, где старики забивали «козла» в домино.
Отбыв свой срок, Толя устроился на завод. Но вскоре снова сел на 5 лет за драку: он избил начальника цеха за то, что тот уволил незаконно одного парня, с которым дружил Толик.
Вскоре мой отец получил квартиру в Дарнице, и мы переехали на левый киевский берег.
Уже лет через 20 я навестил наш старый двор на Жилянской. Из бывших друзей нашел лишь Наташку Тихонову, которая жила на первом этаже соседнего дома. Наш же старинный дом был переоборудован, коммунальных квартир уже не было. В подвальной части, где жил Толик Боцман, разместилась какая-то юридическая фирма. Располневшая до неузнаваемости Наташка, работавшая в наливайке у гастронома, рассказала, что Толик Боцман из заключения не вернулся. Рассказывали, будто погиб он от взрыва на гранитном карьере под Житомиром, где работал бригадиром-подрывником.
Двор наш показался мне маленьким и каким-то жалким, заброшенным. Неужели мы здесь были так счастливы? Вспомнил, как звенел резиновый мяч, как стучали женские каблучки по асфальту, когда я засыпал на балконе, на раскладушке, поздним летним вечером, как сыпались осенью каштаны, мы собирали их в карманы и несли домой – уж очень красивыми они были… Вспомнил наш теннисный стол, ребят и Толю Боцмана. Встретился ли он со своей мамой на небе, простил ли Бог ему грехи? Очень верится, что простил, что встретился он со своей мамой.