Когда мой старший сын попал в компанию «трудных подростков» и был поставлен на учет в комиссии по делам несовершеннолетних, для меня, девочки из благополучной семьи и считавшей свою семью благополучной, это было шоком. Как же так? Ведь «там» дети родителей-алкоголиков, тех, кто внимания не обращает на своих чад, кому всё равно, что из них вырастет. А у нас же и уроки, и походы, и развивающие занятия… – чего только не было. Первые ужасы осознания ситуации прошли, и встал вопрос: что с этим всем делать? Терять ребенка, который стремительно скатывался в самую бездну, мне совершенно не хотелось. Я готова была биться за него даже против его воли, но не знала как. Конечно, я начала искать советов психологов, священников, друзей, которые очень часто были и тем, и другим, и третьим в одном лице. Статьи в интернете, записи на консультации и т.д. и т.п. Когда меня спросили, как я пережила подростковый возраст сына, я ответила: «На успокоительных и таблетках от давления». И это было чистой правдой.

Я ходила по улицам разных городов, а езжу я много, и смотрела на эти стайки громких, ярких, глупых, вызывающе себя ведущих галчат, которые провоцируют повышенное к ним внимание, предъявляют претензии и ставят такие запросы, что волосы дыбом встают, и думала: терпеть не могу подростков. Господи, как же мы-то выросли? А мы же выросли. Действительно, времена были другими. Было как минимум общественное порицание, когда выругаться матом на улице, при женщинах считалось совершенно недопустимым поступком, который тут же пресекался всеми окружающими. Опять же путь в будущую взрослую жизнь был почти полностью прописан с самого рождения. Садик, школа, где октябренок-пионер-комсомолец. Потом техникум, институт, работа по трудовой книжке, свадьба в столовой или кафе «Ромашка», двое детей, пионерлагеря, отпуск раз в год на море, квартира-машина-дача, достойная пенсия и гранитный памятник на кладбище. Всё чинно-благородно, и хотя и есть некоторые вариации, но при должном усердии ты пройдешь по этому пути до самого конца, не сразившись с особенными бурями.

Сейчас от всех этих четких линий не осталось даже кафе «Ромашка», не говоря уже о достойной пенсии и пионерлагерях. Родители борются за жизнь и материальное благополучие по всем законам социал-дарвинизма, и дети тут являются обузой, пережитком прошлого. Они, конечно, родились, и теперь как-то неприлично от них избавляться. Но купи им то, что они просят, разреши им делать то, что они хотят, – и как будто бы их в твоей жизни нет. И если младшие школьники еще как-то от тебя зависят – суп, например, сами не сварят и штаны могут задом наперед надеть (что в школе про вашу мать-то скажут?!), – то подростки уже вполне могут себя обслужить самостоятельно, а суп им и даром не сдался. Если учатся более-менее, хотя бы на тройки, то можно вообще ни о чем не беспокоиться. Ну, а когда двойки да выпивка в подъездах, разбитое окно учительской и ночевка на чердаках – это обязаны уже отцы с ремнем вмешиваться. Или соцслужбы. Им за это деньги платят.

Это всё, конечно, не от хорошей жизни. А от очень нехорошей. Когда весь мир с ног на голову встал и пытается что-то из себя выпучивать человеколюбивое и либерально-ориентированное. Но как что толковое выпучишь, если человек человеку волк, а в школе растят потребителя, а не творца? И получается раскоряка, потому что дети-то выросли потребителями, безусловно. В этом мы достигли колоссальных успехов. Только вот беда: потребители не любят трудиться. Им надо сидеть в офисе, получать зарплату, да побольше, и потреблять. Но до этого надо еще дожить, потом доучиться, а пока ты подросток, до которого никому нет дела, а когда есть, так лучше бы и не было, и тебе нужно от жизни всё, а над тобой только зудят взрослые зануды, престарелые 30-летние «старики» и «старухи», закосневшие в своих правилах.

Одним из самых полезных советов был совет «отпустить» ситуацию. То есть положиться на волю Божию

Одним из самых полезных советов, услышанных мною от нескольких человек, был совет «отпустить» ситуацию. С точки зрения православного священника, это было полагание на Божию волю. Вы не представляете, как это страшно и сложно – отдать своего ребенка Тому, Кого и пощупать-то нельзя? Что это такое, когда ты стоишь в церкви перед иконой, а твое чадо, твоя кровинушка где-то пьет водку из горла, курит в общественном месте и нарушает общественный порядок, согласно каким-то статьям административного и почти уже уголовного кодекса? С тобой плечом к плечу молятся те, кто знает твоего сына. Кто видел, как он из очаровательного малыша становился мальчишечкой-первоклашкой, потом взрослел-взрослел и вдруг вырос таким оболтусом. Кто знает о силе молитвы много больше тебя, и потому их упование сильнее твоего, а твоя сила только в том, что ты мать и «много бо может молитва матерняя».

С точки зрения психолога, это было разъяснение нежелания разрывать пуповину, связывавшую меня с сыном. Ведь, действительно, он вырос и умеет очень многое. Социализирован по полной программе: без копейки денег проедет страну вдоль и поперек, найдет подход к любому, заплатит квартплату на почте, разведет костер, пришьет пуговицу и сварит суп в котелке, сделанном из старого чайника с отбитым носиком. А для тебя он всё еще тот, кому каждые три часа надо менять подгузник, следить за стулом, не пучит ли животик, и купать в слабом растворе марганцовки. Это тоже требует колоссальных усилий – отцеплять. Отцеплять от него свои якоря и крючки, которыми ты держишь его на крепчайшей привязи. Не звонить каждые пять минут: «покушал?», «носки переодел?», «выключил свет в туалете?», «сделал на завтра алгебру?»… Ему сильно больше 14 лет, целых 15 (16–20), и он уже не отрок, он взрослый человек. Хочешь взрослости – бери. Приходи ко мне в любой момент: я твоя мать. Накормлю, напою, обогрею, уколы в попу поставлю. А потом снова – во взрослую жизнь, куда ты и стремился.

Друзья тоже говорили: ты слишком на него давишь, ты его подавляешь. Ты из лучших побуждений не даешь ему вздохнуть. Не лезь – он разберется сам. Позволь ему совершать свои собственные ошибки – на этом и построен режим обучения. Вы представить себе не можете, чего мне это стоило. Но оно того стоило, ведь вот он, мой сын, живет своей жизнью вдали от матери, но не теряет с ней контакт. Обменивается фотками, спрашивает каких-то бытовых советов, говорит, что заболел или что поругался со своей девушкой. И ты постоянно сдерживаешь себя, чтобы не побежать туда к нему и не сделать всё «как надо». Но зато когда приезжаешь к нему в гости – явно виден след неумелой уборки на тему «завтра к Пете приезжает мама, и нужно срочно выбросить весь компромат», и это радует.

Так вот, всё это вступление было для того, чтобы рассказать, что когда я начала биться за сына в правильном направлении, я была вынуждена начать общаться с теми, кого терпеть не могла, – с подростками. Мало того, это были те самые трудные подростки из комиссии, матерящиеся, познавшие многие грехи уже в таком юном возрасте, не ставящие ни во что опыт взрослых, совершенно пренебрежительно разговаривающие с нами, матерями. Но ситуация уже сложилась, изменить ее не было возможности, и надо было работать с тем, что имелось в наличии.

Большая часть подростков – глубоко несчастные создания: они не нужны никому!

И я начала слушать. Это ужасно, друзья мои. Большая часть подростков – это глубоко несчастные создания. Они не нужны никому на свете. Те же соцслужбы занимаются ими только для соблюдения отчетности и более-менее сохранения общественного порядка. Сейчас я не хочу никак очернить службы этих женщин-соцработников, но у них совершенно неподъемный вал работы, и на них, в свою очередь, тоже всем наплевать – социал-дарвинизм, не забываем. Возможно, так Господь управил, возможно, дали результаты мои увлечения книгами Макаренко, а я в свое время читала три раза подряд его «Педагогическую поэму», но я нашла подход к этой группе агрессивно-пренебрежительных детей-взрослых. Им нужна от нас честность. Это, собственно, 90% успеха. Ты должен быть честен по отношению к ним и требовать такой же максимальной честности по отношению к тебе.

Им нужна от нас честность. Но надо и от них требовать такой же максимальной честности

Ты говоришь: «Слушай, парень, ты, конечно, очень взрослый в свои 12 лет, но ты ведь не умеешь сам себя обслужить. Так почему ты предъявляешь претензии матери, которая хотя и пьет, но только исключительно из-за тебя работает на двух работах поломойкой, чтобы ты раз в неделю съел тарелку щей? Вот как умеет, так и работает, ты-то чем ее превзошел? Хочешь отделиться – так давай выучись, это твой путь во взрослую жизнь с самостоятельным доходом и тем образом жизни, которого ты, как говоришь, достоин. А пока заткни свой фонтан, доставай учебники и не ленись сделать домашку. И помни: вся твоя взрослая жизнь будет состоять из общения по большей частью с неприятными людьми. Поэтому учись договариваться, а не вставать в позу, учись убеждать, идти на компромиссы и говорить “нет” тем, кто хочет от тебя плохого».

Девочки, такие все независимые, подсаживались ко мне и рассказывали, как рисуют розовых единорогов и как мама их не обнимает. «Обними маму сама, – говорила я им в ответ. – Я, как мать, тебе говорю: устаешь так, что пальцем пошевелить не можешь. И когда твоя любимая дочь встретит тебя не хмурым взглядом, а обнимашками и заваренным чаем (пакетик “Принцессы Нури” вполне сойдет), это пусть не на первый, но на десятый раз растопит материнское сердце. И опять – учись договариваться, слушать, понимать других. Учись, учись, учись. Потому что ты вырастешь и сама встанешь на их позицию». «Нет, – отвечали они мне, – я никогда не буду поступать так, как она!» Будешь, конечно, будешь! Вся человеческая история состоит из таких повторений.

Всё, что нужно человеку в первые два часа общения с кем бы то ни было, – быть выслушанным и принятым. Из хмурых и замкнутых подростков постепенно выливается такая боль, которую они и сами не осознают. Эти дети потом готовы ради тебя расшибиться в лепешку, что означает, на самом-то деле, не материться в присутствии тети Тани, убрать окурки и вымыть посуду. Они понемногу начинают заботиться друг о друге, в чем-то простом помогать. Это всё очень медленно и со скрипом и постоянно дает сбои. Но замшелое это колесо хоть как-то начинает двигаться. Им очень трудно, потому что никто не приучал их к труду – ни по дому, ни в учебе. Мало кто из них знает о гигиене как таковой. Мыть руки перед едой и ежедневно чистить зубы – это ведь то, чему должны учить родители и что должно стать рефлексом, без которого некомфортно дальнейшее существование. Они не умеют заправлять кровать и готовить простейшие блюда. Те же макароны у них постоянно пригорают, не говоря уже о рисе (совет: варите гречку!). Они не читали базовых книг, дающих картину мира в юном возрасте. Про стихи я уже вообще молчу. Не смотрели хороших фильмов, в том числе и старых советских, но зато в любой ситуации цитируют какого-нибудь Бамблби, хотя у этого Бамблби за все серии фраз пять, наверное, наберется. И главное: они не повзрослели к тому моменту, когда уже хотят взрослой жизни. Они страшно нуждаются в контактах и привязанностях, потому что недополучили этого в детстве. И пока не напьются этого сполна и сверх нормы, не отпочкуются во взрослую жизнь.

И вот такая я сижу, значит, в гостях у сына. В одной комнате музыка грохочет (в пределах допустимых децибел), в другой на балконе толпа галдит о каком-нибудь концерте группы с жутковатым названием. На кухне дым коромыслом: ребята стараются удивить меня своим кулинарным мастерством. И постоянно кто-то подбегает и рассказывает о чем-то. И я сижу и думаю: ну вот как их не любить, подростков этих? Они же такие клёвые!